Сообщений в теме: 35

[Sergii_88]

древний, как мир ПАЗ – 672

 

 

водитель потянул на себя рукоятку и захлопнул пассажирскую дверь.

 

 

А двери были автоматические...Промашка.

[Sergii_88]

Это было жаркое лето 1903 года.

Только что отгремела англо-бурская война. Мир впервые узнал о смельчаке Уинстоне Черлилле, который не только отважно сражался и попал в плен, но и сумел ловко бежать от буров.

 

Однако сто пятьдесят солдат, совершающих марш по широкой дороге, проходящей, однако, через самое сердце индийских джунглей, думали совсем не о молодом герое и не о далекой только что отгремевшей войне.

 

Они размышляли о поступке их командира майора Джеймса Арчера…

 

Колонна двигалась на север, поднимая тучи сухой прилипающей к потному телу пыли. С последней остановки марш продолжался уже третий час.

 

Солдаты 1-го Калькуттского Колониального пехотного полка Британской Империи являли собой живой пример строгой классовости британского общества.

 

Рядовые шли в застегнутых на все пуговицы мундирах с полными, «уставными», рюкзаками. Капралы позволяли себе расстегивать две верхние пуговицы мундира и несли в рюкзаках только то, что сочли нужным взять из казармы.

 

Лейтенанты шли и вовсе налегке и обладали привилегией снимать пробковые шлемы и вытирать платком голову и шею.

Чуть впереди колонны шел повелитель этого небольшого подразделения – майор Арчер.

 

________________________________________________________

 

36-ти летний Джеймс Арчер был отпрыском старого английского рода, ведущего свою родословную еще со времен «Войны Алой и Белой Роз».

 

Это был человек среднего роста, с густыми бровями, голубыми глазами, русыми волосами и гладко выбритым лицом.

 

На плече Арчер нес личную нарезную винтовку, украшенную превосходными гравюрами со сценами средневековой охоты.

 

Вообще, становиться военным Джеймс Арчер не собирался. Он окончил школу в Итоне, затем поступил и окончил в Кембридж.

Будущий майор британской армии видел себя исключительно в роли крупного промышленника и предпринимателя. Однако из-за суетности характера, склонности к авантюрам и увлечении азартными играми все крупные коммерческие начинания Джеймса Арчера кончались полными фиаско. Но так как деньги он брал не в банке, а у своего богатого отца, то он никогда особо не переживал за свои коммерческие неудачи.

Но однажды терпение Арчера-старшего лопнуло. Джеймс был отключен от семейного финансового потока и остался один на один со своими карточными долгами. Долгов оказалось так много, что ему пришлось продать свой большой дом в Лондоне.

 

Попытки помириться с отцом ни к чему не привели. Арчер-старший поставил условие – Джеймс должен прослужить в армии или на флоте не менее пяти лет.

 

Используя свои университетские связи будущему майору Арчеру удалось поступить на службу в 1-й Калькуттский колониальный полк. Арчер посчитал, что Индия будет самым безопасным для него вариантом. Ведь буры в Африке уже тогда готовились к войне, про австралийских аборигенов ходили страшные газетные истории о людоедстве, в Китае было очередное восстание узкоглазых.

 

К тому же Индия – «Бриллиант в Короне Британской Империи» - делала офицеров и чиновников, по слухам, сказочными богачами. Так что, как планировал Джеймс, возвращаться к финансовой зависимости от отца, возможно, и не придется.

 

Имея за спиной оконченный Кембридж Джеймс Арчер сразу стал лейтенантом. С помпой, в новенькой форме, отпраздновав свое отправление в войска, он отправился на пароходе «Виктория» (а британцы тогда давали имя «Королевы-Матери» всему подряд) весной 1896 года.

____________________________________________

 

По прибытию в Калькутту новоиспеченный лейтенант Арчер был разочарован Индией. Начать с того, что командир его полка, полковник Джон Белтроп, заставил его пройти полный курс строевой, огневой и физической подготовки, не взирая на его древний род, образование и состояние здоровья. Арчер ненавидел эти занятия, хотя и отметил, что тело его стало крепче и сильнее.

 

Далее климат Калькутты, не смотря на близость моря, оказался очень жарким, даже в сезоны дождей. А тот факт, что местные аборигены имели обычай выкидывать мусор где попало, придавал жарким улицам города жуткую вонь.

 

Ну и в третьих, Индия оказалась не так уж и безопасна. То и дело приходилось подавлять мелкие восстания, разнимать дерущихся личными армиями местных князьков, да и ходить по Калькутте ночью британцу (а тем более офицеру!) было крайне опасно.

Из-за большого числа «выбывших» офицеров Арчер дослужился до майора всего за пять лет…

 

За это время в нем произошли большие перемены. Джеймс Арчер приобрел ту непоколебимую, спокойную уверенность, стоящую на уставном видении мира, которая и позволила британцам построить империю, над которой никогда не заходило Солнце. Он научился беспрекословно подчиняться и безаппеляционно повелевать.

 

К концу срока, установленного отцом, Джеймс понял, что нашел свое место в жизни. Его место в строю солдат Империи.

В благодарность за отеческий урок майор Арчер отправил в Лондон шкуру тигра, которого он лично подстрелил во время офицерской охоты в честь очередной годовщины Ватерлоо.

 

В ответ отец прислал ему нарезную винтовку, с богатой гравировкой и такой мощностью выстрела, что можно было с одной пути убить слона.

Именно эта винтовка оказалась орудием того поступка, о котором думал каждый подчиненный майора Арчера.

____________________________

 

Все началось с того, что три роты полка были отправлены на выяснение обстоятельств пропажи патрульной роты капитана Малкольма, которая была расквартирована в поселении Чагда, севернее Калькутты. Связь с патрульной ротой была потеряна два дня назад, а это могло означать только одно из двух: воинственные сикхи перерезали телеграф и держат роту в осаде или воинственные сикхи перерезали телеграф и роты Малкольма больше не существует.

 

Собственно тот факт, что придется бороться с сикхами и вынудил полковника Бишопа отправить сразу три роты, чтобы в случае чего поисковая экспедиция тут же перешла бы в карательную. Именно последнее  обстоятельство и заставило полковника отправить уже многоопытного майора Арчера во главе этой небольшой армии.

 

Переход должен был состояться в три этапа со стоянками. Последняя стоянка должна была совершиться ночью, утром следующего дня Арчер надеялся войти в Чагду.

 

Случай, о котором про себя думал сейчас каждый подчиненный Арчера произошел на втором привале сегодня в два часа дня. На отдых всему подразделению майор отвел час, стремясь до заката достигнуть руин старого индуистского храма, который удобно использовать как оборонительное сооружение.

Так вот, на втором привале небольшой отряд сикхов из кустов обстрелял из пороховых ружей фланговых дозорных, а затем сикхи бросились в рукопашную. Бой был скоротечен. Из-за внезапности нападения было убито пять британских рядовых, но затем европейцам удалось перегруппироваться и несколькими залпами из винтовок уничтожить почти всех нападавших.

 

Немногие выжившие сикхи бежали в джунгли. Один из них, здоровенный бородатый детина, схватил лейтенанта Мортонса, приставил ему горлу нож и использовал его в качестве живого щита для отхода.

 

Как не пытались солдаты целится, ни один не был уверен, что при выстреле не заденет Мортноса, который смотрел на происходящее обезумевшими глазами и даже не пытался вытащить из кобуры свой браунинг. Да и что мог сделать вчерашний курсант против громилы, который был на три головы его выше и шире в плечах?

 

И тут прозвучал выстрел. Этот выстрел был слишком громким и мощным, чтобы быть сделанным их простой второсортной пехотной винтовки.

Пуля прошла сквозь тело лейтенанта Арчера и впилась в живот сикха. Кровь пошла у него изо рта и он повалился на уже падающего Мортонса.

Все взгляды были обращены на ту сторону, откуда звучал выстрел. Стрелял Арчер. Из своей убойной нарезной винтовки.

 

Еще прижимая приклад к плечу, он пошарил глазами о сторонам. Затем энергично опустил винтовку, расставил ноги пошире и упер приклад себе в бедро.

 

Оглянувшись по сторонам, майор Джеймс сказал ровным и уверенным голосом:

- Я надеюсь, джентльмены, что каждый из Вас сделает, по возможности для меня то же, что сделал я для лейтенанта Мортонса! Лейтенанта похоронить! Капрал Корстен, поздравляю Вас со званием лейтенанта!

 

И все. Никаких сожалений о гибели боевого товарища, никаких объяснений своего поступка…

 

________________________________________

 

Межу тем карательный отряд (а теперь в этом уже не было сомнений) уже достиг разрушенного языческого храма.

Так как все офицеры во время маршей имели привычку устраивать здесь привал, то недостатка в грубой мебели, в виде столов, стульев, ящиков и даже кроватей, не было.

Были назначены караулы, наряды по приготовлению пищи и организации оборонных сооружений – мешков с землей.

Майор Арчер сидел за грубым столом, заполняя боевой журнал за день, когда к нему с докладом о режиме караульной службы обратился лейтенант Монтгомери.

 

От майора Арчера не ушел не замеченным тот факт, что подчиненный смотрит на него исподлобья.

Закончив слушать доклад Арчер скакал:

- Что нибудь еще, Монтгомери?
- Нет, сэр…
- Бросьте! Я вижу, что Вы явно хотите мне что-то сказать! -, Арчер повысил голос и произнес все слова ударением - Я приказываю Вам честно высказаться!
- Хорошо, - согласился Монтгомери, - это касается сегодняшнего… инцидента с лейтенантом Мортонсом. Мне кажется, что Вы проявили не достаточно сочувствия к павшему товарищу. Да и поступок Ваш… Я буду вынужден доложить о случившемся полковнику Бишопу…
- Вам не придется этого делать. Я уже написал об этом в журнале и полковник сам сможет все прочесть. Как только я допишу  - дам Вам прочесть, чтобы Вы могли оценить мою непредвзятость.

Монтгомери отдал честь, развернулся и уже было собрался уходить, как сам не понимая почему, задал майору явно провокационный вопрос:

- Неужели наши жизни для Вас ничего стоят?

 

Поняв, КАКОЙ вопрос он задал майору Джеймсу Арчеру, Монтгомери покраснел и желал бы провалиться под землю, но под тигриным взглядом майора он застыл, как кролик перед удавом.

 

Майор молчал всего несколько секунд, но лейтенанту они показались вечностью.

 

- А с чего Вы взяли, что человеческая жизнь, - моя, Ваша или чья-либо еще -  вообще чего-нибудь стоит? Вы хорошо учили историю. Так неужели Вы не обратили внимание, что всю историю человечества жизнь отдельно взятого человека, сколь бы велик он не был, равна нулю? Наша жизнь дорога только нам лично, а жизни других нас, по большому счету, мало интересуют. И так было всегда.

 

Он указал лейтенанту на ящик с патронами. Тот сел.

- Не наш ли король в 16 веке согнал крестьян с земли ради овец, а затем вешал этих же крестьян за бродяжничество? Не Ричард Львиное Сердце ли вырезал все мусульманское население Акры? Не французские ли католики вырезали поголовно население собственных городов, надеясь, что Господь на том свете отличит доброго католика от гугенота?

 

Арчер откинулся на грубом самодельном стуле, закурил трубку и продолжил.

 

- Не Вы ли, Монтгомери, три месяца назад привязывали сикхов к пушкам? А ведь среди них были почти дети, да и вина взрослых была не доказана, с юридической точки зрения… Наша жизнь не стоит ничего. Именно такое отношение к собственной и чужой жизням и позволило нам, англичанам, создать величайшую в истории империю. Вы, кстати, давно читали лондонский «Таймс»?

 

- Давно – потупившись, ответил Монтгомери.

 

- Так вот, в «Таймс» об Индии не пишут ничего, кроме как об её сказочных богатствах, за которые мы тут воюем с этими грязными аборигенами. Если Вице-Король Индии завтра умрет, «Таймс» ограничится небольшим некрологом  и все. А на следующий день об этом уже забудут. Среднестатистический лондонец, который пьет индийский чай каждое утро, не знает, что здесь идет война и чайные листья из его чая обагрены человеческой кровью…

 

Майор сделал глубокую затяжку, выпустил дым и продолжил.

 

- Когда Вы достигните большей должности, приобретете опыт, Вы поймете, Монтгомери, что для людей нашего положения жизнь, чья бы она не была, да хоть наша собственная, ничего не значит. Цель оправдывает средства. Наша цель – сохранить и приумножить мощь Британской Империи. Вы свободны.

 

Монгомери вышел подавленный, не находя в душе аргументы для гипотетического спора с майором…

 

Солнце зашло за джунгли. Мерно прохаживались часовые по стенам храма. В расположении отужинали и готовились ко сну.

 

____________________________

 

В час ночи из комнаты майора Арчера прозвучали несколько выстрелов. Офицеры схватив пистолеты и фонари бросились в помещение.

На кровати в исподнем стоял майор Арчер, крепко сжимая в руке браунинг, а на полу шевелилась змея. По шее майора текла кровь. Разумеется, истратив все патроны, майор не попал.

 

Лейтенант Монтгомери выхвалил саблю и рубанул по змее, отрубив ей голову.

- Медика! – не смоим голосом прокричал Монгомери.
- Бросьте, - сказал майор Арчер, - и так понятно, что я не жилец…

 

Он спустился с кровати, сел на ней. Просидев так минуту. Он начал облачаться в форму.

 

Закончив с обмундированием, он обратился к стоящим в комнате офицерам.

- Исполнять мои должностные обязанности я назначаю лейтенанта Монтгомери. Я уверен, что все Вы, джентльмены, до конца выполните свой долг.

 

 

Ему уже было тяжело говорить, яд проник в кровь, тело не слушалось своего хозяина.

 

- Оставьте меня. – с трудом произнес Джеймс Арчер, бывший повеса и бездельник, а ныне майор колониальной армии Британской имерии.

Все вышли. Через минуту последовал выстрел. Всем было понятно, что произошло.

 

Монтгомери, на правах новоиспеченного командира зашел в комнату. Майор Арчер с простреленной головой лежал на полу, все еще сжимая свой браунинг.

 

На столе майора лежала газетная вырезка, наклеенная на плотный картон. Монтгомери взял её со стола, вышел к столпившемся у двери помещения офицерам и солдатам, и стал читать вслух:

 

Неси это гордое Бремя -
Родных сыновей пошли
На службу тебе подвластным
Народам на край земли -
На каторгу ради угрюмых
Мятущихся дикарей,
Наполовину бесов,
Наполовину людей.

 

Неси это гордое Бремя -
Будь ровен и деловит,
Не поддавайся страхам
И не считай обид;
Простое ясное слово
В сотый раз повторяй -
Сей, чтобы твой подопечный
Щедрый снял урожай.

 

Неси это гордое Бремя -
Воюй за чужой покой -
Заставь Болезнь отступиться
И Голоду рот закрой;
Но чем ты к успеху ближе,
Тем лучше распознаешь
Языческую Нерадивость,
Предательскую Ложь.

 

Неси это гордое Бремя
Не как надменный король -
К тяжелой черной работе,
Как раб, себя приневоль;
При жизни тебе не видеть
Порты, дворцы, мосты -
Так строй их, оставляя
Могилы таких, как ты!

 

Неси это гордое Бремя -
Ты будешь вознагражден
Придирками командиров
И криками диких племен:
"Чего ты хочешь, проклятый,
Зачем смущаешь умы?
Не выводи нас к свету
Из милой кромешной Тьмы!"

 

Неси это гордое Бремя -
Неблагодарный труд, -
Ах, слишком громкие речи
Усталость твою выдают!
Тем, что ты уже сделал
И сделать еще готов,
Молчащий народ измерит
Тебя и твоих Богов.

 

Неси это гордое Бремя -
От юности вдалеке
Забудешь о легкой славе,
Дешевом лавровом венке -
Теперь твою возмужалость
И непокорность судьбе
Оценит горький и трезвый
Суд равных тебе!

Сообщение отредактировал Sergii_88: 09 February 2016 - 21:56

[Татарин]

+1

...потом прочту

[Sergii_88]

Тиха и безмятежна была зима 1965 года во Франции. Погода стояла относительно холодная, дни были солнечными, а ночи ясными.

Покрытые снегом Елисейские поля представляли собой удивительное зрелище гармонии рукотворного ландшафта и видов натуральной природы.

 

Эта ночь была звездной, молодая луна освещала елисейские аллеи, посыпая их серебром своего света.

Фонари не горели. На Парижской энергетической станции произошла небольшая авария и весь центр французской столицы оказался обесточен.

Окна обесточенного Елисейского дворца были черны. Все, кроме одного.

 

В просторном помещении, на стенах которого весели портреты французских королей, императоров и президентов, за широким антикварным столом сидел человек в генеральской форме. Человека звали – Шарль де Голль.

 

При свете единственной стоявшей на столе свечи, Президент Французской Республики, напрягая зрение, читал документ, который ему срочно передали от главы французской внешней разведки через курьера.

 

Приходу курьера предшествовал короткий телефонный разговор с шефом внешней разведки, в процессе которого Президенту было рекомендовано ознакомиться с документом незамедлительно.

 

Прочитав документ, генерал де Голль тяжело вздохнул и подошел к окну. За окном шел мелкий снег, порывистый ветер заставлял дрожать стекла в рамах, сквозняк дергал пламя единственной свечи. Неожиданно свеча погасла.

 

Однако, это не смутило генерала. Казалось, что он даже не заметил, что стоит в темноте. Бледное лицо и обеспокоенные глаза, освещенные через окно молодой луной, придавали этому моменту траурный и торжественный вид.

 

Старый генерал вспоминал…

 

____________________________________

 

Он вспоминал начало войны, когда казалось, что остановить немецкие танковые клинья не сможет никто. Он вспоминал, как его солдаты отступали к Дюнкерку, как он отправил последний свой танковый полк нанести контрудар во фланг наступающим немецким частям, чтобы выиграть те два-три часа, которые были необходимы кораблям англичан, чтобы доставить подкрепление. И английский корабли пришли, но не для того, чтобы привезти подкрепление, а для того, чтобы эвакуировать британский экспедиционный корпус…

 

Де Голль прекрасно помнил, как англичане бросали тяжелое оружие и, кто на чем, садились на корабли. Он помнил, как огромные английские линкоры отправляли за многие километры снаряды размером с человека, заставив немцев, на время, отступить.

 

Союзники не оставили ему выбора. Он мог или эвакуироваться вместе ними, или погибнуть, вместе остатками своих солдат.

На пляже, перед самой эвакуацией, он бросил на песок свою каску, говоря своим врагам, что обязательно вернется за ней. Его солдаты сделали так же. Целые курганы французских касок украсили все побережье.

 

А потом был позор. В том же самом месте Компьенского леса, в том же вагоне, в котором Германская Империя признала свое поражение в Первой Мировой войне, трусливое правительство Петена признало свое поражение от Третьего Рейха. Немецкая армия вступила в Париж.

Генерал прекрасно помнил, как жгло в груди унижение. Франция могла, должна была сражаться до последнего, как это делали, солдаты Жанны де Арк, гвардейцы Наполеона, граждане Парижской коммуны! Силы еще были, но воли уже не было. Правительство предпочло позор…

 

Это было отчаянье. Лишь сильным усилием воли де Голль отвел мысль о самоубийстве. И в этот самый темный час ночи ему помог Друг.

- Франция – это ты! Борись, за Францию! Покажи, что сдался только Петен, а Франция еще жива! – сказал Друг.

 

И вот неизвестный никому Шарль де Голль провозглашает себя главой всех не сдавшихся французов. 

 

В те дни де Голль рассылал по всем французским колониям воззвания к открытому мятежу против правительства пораженца Петена. В итоге, официально все колонии, кроме занятых англичанами, африканских, остались верны вишистскому правительству, но де Голль получил несколько тысяч добровольцев, самостоятельно добиравшихся до «Туманного Альбиона».

 

Чуть лучше дела обстояли с движением Сопротивления в самой Франции. С помощью британских спецслужб удалось скоординировать и направлять действия многих отдельных групп и партизанских отрядов. Саботаж на предприятиях, террористические акты против оккупационной администрации и коллаборационистов, организация спасения евреев и военнопленных – все это было тем воздухом, которым дышало Сопротивление, тем символом, говорившем, что Франция не сдалась…

Однако, в начале 1943 года Сопротивление оказалось разгромлено гестапо. Это был шок. Лишь единицам удалось бежать в Швейцарию или затаиться.  Связь с большинством групп была потеряна – одни не выходили на связь, другие сообщили о провале и их передатчики замолчали навсегда, третьи, как оказалось позже, использовались немцами для радиоигр.

 

Лишь случайно Генерал узнал, что разгром Французского Сопротивления был чуть ли не спланированной акцией британской разведки, знавшей о Сопротивлении, с силу зависимости его от английского снабжения, все. Предавая Сопротивление, англичане стремились отвести удар немцев от собственной обособленной агентурной сети в Европе.

 

Де Голль был в ярости. Разговор с Черчиллем на повышенных тонах, со взаимными упреками, дошел до того, что премьер-министр Британской Империи прямо указал, что «в данный момент никакой Франции не существует» и вообще «в сопротивлении было слишком много коммунистов».

Аппеляция к Рузвельту результатов не дала. Союзники явно указали, что не ждут Францию за столом победителей.

 

Не пасть духом в этот раз де Голлю помогло письмо летчика-истребителя Жака Андрэ, сражавшегося в составе полка «Нормандия» на Восточном фронте. Андрэ писал, что они сражаются плечом к плечу с русскими, и что, не смотря на весь кровавый ужас войны, они не падают духом и верят в то, что закончат войну победителями на руинах Берлина, что Франция жива, пока за неё сражаются.

 

________________________________

 

В конце 1944 года де Голлю, не смотря на противодействие англичан и американцев, которым не нравилась его независимость, удается посетить СССР.

 

Лидер советского государства, Иосиф Сталин, произвел на генерала неизгладимое впечатление. В нем не было показной циничности Черчилля или столь же показной «христианской порядочности» Рузвельта.

 

Сталину, повелителю огромной континентальной империи, ни к чему было увиливать и притворяться, он говорил то, что думал – простыми и понятными словами.

 

Во время встречи Сталин прямо, с сожалением, говорил о том, что Второй Фронт в Европе открыт поздно. Уже давно ясно, что Германия будет побеждена. Между тем помощь Советской Армии была нужна в 41 и 42 годах, а сейчас, после Сталинграда и Курска, после освобождения Белоруссии и выдворения врага за довоенные границы помощь особо и не нужна.

 

Впрочем, как заметил Сталин, лучше поздно, чем никогда.

 

Советский лидер ясно дал понять, что СССР будет настаивать, чтобы Франция была в числе стран-победителей. Кроме этого обоих – и де Голля, и Сталина – беспокоили явные намерения США стать политическим, экономическим и военным гегемоном в послевоенном мире.

 

- Советский Союз этого не допустит – уверенно сказал Сталин.

 

На Ялтинскую конференцию Великих держав де Голля не пригласили. Однако, Сталин слово сдержал - Франция будет признана страной победительницей и оккупирует часть Германии после победы.

 

После посещения де Голлем СССР, и Черчилль, и Трумэн стали относиться к генералу более лояльно и осторожно. Возможный союз Франции и СССР пугал будущих разжигателей «холодной войны».

 

Всю свою жизнь де Голль носил горечь предательства англосаксов и мечтал отомстить…

 

______________________________________________--

Все эти воспоминания пронеслись в голове старого генерала с быстротой молнии.

 

Неожиданно за спиной генерала скрипнул дверной замок. Де Голль, по старой привычке, развернулся через левой плечо. Дверь открылась и на пороге кабинета появился невысокий пожилой человек со свечой.  Он опирался на посох, и был одет в  одеяние монаха-капуцина.

 

Это был Друг, который не давал Шарлю пасть в самые отчаянные моменты жизни. Друга звали – брат Жан.

 

- Здравствуй, Шарль!

- Здравствуй, брат Жан!

- Зачем ты позвал меня в столь поздний час?

- Вот, прочти…

 

Генерал протянул монаху бумагу, доставленную курьером разведки.

 

- Я уже слишком стар, чтобы читать при одной свечке, - сказал брат Жан, отстраняя руку генерала, усаживаясь в покойное кресло и приглашая де Голля также присесть, - Расскажи суть дела сам.

 

Генерал сел, глубоко вздохнул, но затем резко встал, зашел за кресло оперся руками на его спинку и начал излагать.

 

- Нам удалось узнать, что американцы, в следующем году, собираются отойти от положений экономических положений Бреттон-Вудского договора. Они хотят, чтобы доллар не был больше привязан к золоту и конвертировался в него. Янки хотят, чтобы доллар, простая бумажка, черт возьми, заменила золото! И как, обычно, предупредили они только проклятых англичан…

 

Де Голль замолчал, а брат Жан все смотрел на пламя свечи, стоящей резном столике, между двумя креслами.

 

- Тамплиеры…, - прервал свое молчание монах, - проклятые Тамплиеры.

 

- При чем здесь Тамплиеры, брат Жан? – с изумлением спросил генерал.

 

- Ты знаешь, в молодости, я был помощником архивариуса Ватиканской библиотеки, - Жан оторвал взгляд от свечи и посмотрел на де Голля, - и среди кипы древних бумаг нашел манускрипт 14 века, с подлинными обвинениями против Жака де Моле, последнего магистра Тамплиеров.

- Это как-то, связано с нашим делом? – осторожно спросил де Голль, давно привыкший к чудачествам капуцина.

 

- Сядь и слушай. Не перебивай. Так вот, за почти двести лет своего существования, Орден Тамплиеров превратился огромную силу, с которой приходилось считаться и Папе, и всем европейским монархам. Орден был популярен у дворян, купцов и черни.

 

- Да, мне это известно.

 

- Они имели замки по всей Европе. Единственным платежным средством тогда были золотые монеты. И вот Тамплиеры предложили странствующим дворянам и купцам не таскать с собой сундуки с золотом, а сдавать их, например, в замке в Испании, получать расписку, а, затем, получать свое золото в орденском замке во Франции. Делали они это, естественно, не бесплатно.

- Не такая уж плохая идея, брат Жак. – заметил генерал.

 

- Верно, - согласился Жак, - вот только к началу 14 века расписки ордена начали часто использоваться как самостоятельные платежные средства - настолько был велика вера в непогрешимость Тамплиеров. Однако, со временем, рыцари все реже стали обменивать свои расписки на золото, мотивируя это тем, что за эти самые расписки – и так прекрасное средство для платежа сами по себе…

 

- Да, ничто не ново под луной… - задумчиво сказал потрясенный до глубины души де Голль.

 

- Философский камень нельзя было найти. Его можно было только придумать. Но Тамплиеры в своем обмане просчитались. Авторитет Папы был несравненно большим, чем авторитет Ордена. И когда Папа объявил всех Тамплиеров еретиками, от них отвернулись все. Они потеряли свою веру. И когда замки их были взяты, то никакого золота, собранного за почти два столетия там не оказалось. Это был чистый обман, и никто теперь не знает, где это золото. Жак де Моле унес эту тайну на тот свет, успев перед смертью проклянуть Папу и французского короля, которые умерли менее чем через год после его сожжения.

 

- Да, американцы сейчас поступают так же. Они стремятся к полному мировому господству, как когда-то Гитлер, - генерал встал и подошел к окну

 

– Только американцев не обвинишь в еретичесвтве, а их президента не сожжешь на костре. А веру в них легко заменят ядерная бомба и страх перед коммунизмом…

 

- Тем не менее, шанс обыграть их, есть, мой генерал! – брат Жак всегда говорил шутливо, когда находил для де Голля решение проблемы, - Американцы обещали обмен долларов на золото, что отражено в договорах. Мы не знаем, сколько у Вашингтона свободного золота для обмена, но уж на одну Францию точно хватит. Нужно как можно быстрее собрать все доллары в стране и потребовать их обмена, как можно неожиданнее. Франция должна быть первой, раз уж мы знаем эту тайну! Но ты должен быть готов к жестким действиям. Даже если нам удастся спасти золото Франции, американцы тебе этого никогда не простят…

 

- Ничего, брат Жак, не первый раз мне приходится воевать одному…

 

Капуцин задул свечу и кабинет спасителя Франции оказался залит ярко алым светом зари нового дня…

[Sergii_88]

Морозно было, в феврале 1916 года, в Петрограде.

По набережной замершей реки Невы торопливо, чтобы не замерзнуть, ходили люди. Среди ходоков можно было заметить мелких чиновников, спешащих после обеда на службу, модно одетых дамочек, бегущих доставать редкие (и контрабандные!) теперь заграничные вещи, привезенные ушлыми евреями через Одессу, так же по мостовым ходили различного рода торговцы-лоточники, продающие газеты, пирожки, сигареты и сведения для царской охранки.
*
Ввиду военного времени по городу ходило много военных, в основном офицеров, так как рядовой и младший начальствующий состав находился на строгом госпитальном или казарменном положении. Среди офицеров встречались и холеные офицеры императорской гвардии, и настоящие фронтовики, залечивающие свои раны  в столичных госпиталях. При встрече фронтовики и гвардейцы отдавали друг другу честь, и от обоих не ускользало взаимное презрение, которое остро ощущалось в глазах, жестах и напускной вежливости.
*
На всех основных перекрестках Петрограда дежурили городовые в серых опрятных шинелях. Они же патрулировали такие общественные места как рынки, парки и злачные переулки окраин столицы Российской Империи. Время от времени по тротуарам проходили офицеры охранки в синих шинелях, как правило, это были курьеры или секретари, так как сыскной и начальствующий состав российского политического сыска форму носить не любил и пользовался ей только в крайней необходимости предстать перед каким нибудь сиятельным начальством.
*
По дорогам столицы бесконечным потоком передвигались извозчики, конки и редкие автомобили богачей и государственных учреждений. Автомобили, «моторы», как их тогда называл народ, были предметом лютой ненависти извозчиков, дежуривших у гостиниц и ресторанов – во-первых, они распугивали лошадей звуками клаксона и двигателя, а, во-вторых, и это главное, автомобили отняли у извозчиков богатую клиентуру, которая, следуя примеру самого Государя, обзавелась собственными «моторами».
*
В одном из переулков, в самом центре Петрограда, на бочке, под вывеской «ТРАКТИРЪ», стоял парень лет семнадцати в форме гимназиста и железнодорожной фуражке без кокарды. Вокруг него толпился люд – рабочие, приехавшие из далека крестьяне, карманники, проститутки и просто прохожие. Юноша вдохновлено и восторженно, сжимая в руке свежий номер газеты «Искра», вещал о преступности империалистической войны, на которой Царь и его приспешники-капиталисты наживаются, проливая невинную кровь рабочих и крестьян всего мира.
*
- Не ходите на сборные пункты! – вещал юноша равнодушной полупьяной толпе – Рабочие, саботируйте военные заказы правительства, вступайте в ряды РСДРП! Крестьяне, не сдавайте этому гнилому и продажному государству хлеб! Придет время, товарищи, и не будет ни богатых, ни бедных, все человечество будет плодотворно трудиться на благо всего трудового народа, а охранка, полиция, чиновники и попы – эти верные цепные псы царского режима – будут изжиты как класс!
*
Еще в начале этого импровизированного митинга от толпы отделилась молоденька рыжеволосая девушка лет двадцати, по одежде которой можно было точно определить, что она проститутка. Девушка перешла на другую сторону узкой улицы и зашла аптеку. Через пару минут она появилась в широком фасадном окне аптеки, опасливо посматривая по сторонам.
*
Неожиданно из-за угла дома, выходящего на перекресток двух переулков, выбежали четыре человека. Двое высоких и рослых городовых, бежавших одной рукой поддерживая сабли, а другой короткие папахи. За ними бежал такой же здоровенный детина, только в синей форме охранки. За ними еле ковылял полный офицер городовой службы, участковый этого района, как бы сказали сейчас.
*
С искаженными злостью лицами три здоровяка врезались в толпу и начали расталкивать собравшихся локтями. Юноша на бочке увидел опасность, спрыгнул и побежал в сторону набережной. Офицер охранки, понимая, что сорванец может уйти, выхватил из кобуры «наган» и произвел два выстрела в воздух. Толпа разбежалась. Погоня продолжилась. Пробегая мимо арок дворов, юный большевик слышал, как начинают свистеть в свои свистки дворники, как грохочут сапоги городовых за спиной и лают бездомные собаки, увлеченные погоней за ногами всех бегущих.
*
Уже почти добежав до набережной Невы, юноша понял, что окружен. На выстрелы, свистки дворников и лай собак сбежались все городовые в округе. Юноша бросился во двор, под арку, где был сбит с ног и последнее, что он помнил, это здоровенный кулак дворника, приближающийся к его лицу…
*** *** *** *** *** *** *** ***
В глаза ударил тусклый желтый свет лампочки и тут же все тело пронзила невероятно сильная боль. Сон. Это был сон - красивый заснеженный Петроград, женщины в мехах, сладко пахнущие духами, офицеры охранки, собаки и дворник…
*
Худой мужчина лет сорока лежал на холодном бетонном полу тюремной камеры. Пахло парашей, немытым телом и тем несмываемым запахом тюрьмы, который приводит овчарок в ярость. Узник, не отрываясь смотрел на тусклую лампочку и не переставая облизывал разбитые обсохшие от крови губы. Он уже не знал, который сейчас час или даже день, но одно он знал точно – сейчас год 1937 от Рождества Христова и он находится в Москве, во внутренней тюрьме Лубянки.
*
Мужчина с трудом сел и подполз к стене, чтобы опереться на неё. Только опершись спиной и затылком на холодную стену, узник заметил, что был в камере не один. На него испуганными глазами смотрел тощий и лысый человек, в грязной изодранной одежде, сидящий с ногами на кровати.
*
- Здравствуйте! – хриплым голосом сказал только что очнувшийся мужчина.
- Здравствуйте… - тихим голосом ответил сокамерник.
- Меня зовут – Максим Мерзляков, - хрипящим, но ровным голосом сказал очнувшийся -, а как зовут Вас?
- Андрей Львов. – тихо ответил сокамерник.
- За что сидите, товарищ Львов?
Сокамерник Мерзлякова замялся, потупил взор и начал оглядываться по сторонам.
- Не бойтесь, здесь нам уже нечего бояться, говорите.
- За анекдот… Я имел глупость сострить, что Моисей вывел евреев из Египта, товарищ Сталин -  из Политбюро... - пожимая плечами, неуверенно ответил Львов.
- Не дурно. Но глупо. – убежденно сказал Мерзляков.
- А в чем обвиняют Вас?  - поинтересовался Львов.
- О, Вы, по сравнению со мной, просто ангел! Я обвинен в контрреволюционной деятельности, вредительстве и шпионаже в пользу ряда иностранных разведок. – бравирующим тоном заявил Мерзляков. – Короче, я конченный человек.
Да уж… - произнес Львов.
Да… - протяжно промолвил Мерзляков – Кто бы мог подумать, что я, активный революционер, член Партии с 1915 года, окажусь здесь! Какая жестокая ирония – революционера обвиняют в контрреволюции!
- Да уж … - еще более тихим голосом прошипел Андрей Львов.
- Знаете, Андрей, - глядя в пол, сказал Мерзляков, - в 1918 году, сразу после Октябрьского переворота нам, молодым большевикам, казалось, что коммунизм вот он – не за горами. Что очень скоро пролетарии всех стран сбросят иго капиталистов. Мир тогда лежал в руинах империалистической войны, стачки и демонстрации сотрясали весь капиталистический мир. Да, нам казалось тогда, что до светлого будущего вот уже можно дотронуться руками, почувствовать дыхание нового мира… Но чем дольше длилась наша борьба, тем дальше было светлое будущее. Сейчас, на двадцатом году после революции, оно кажется уже не достижимо…
- Да, тогда ведь восстания в Европе были подавлены, - вдруг очень уверенно заговорил Львов –, а Красная Армия потерпела поражение в войне с Польшей и не смогла пробиться к революционной Германии.
- Верно, - согласился Мерзляков – а потом была Гражданская война, позорный НЭП. Я, помнится, в 1929 году, еще будучи членом Партии, радовался, что Сталин прикрывает эту лавочку…
*
Мерзляков встал и перебрался на кровать.
- Я, конечно, человек конченый… - со вздохом сказал он, - но, знаете, товарищ Львов, я прожил свою короткую жизнь интересно. Кем я только не был -  и комиссаром артиллерийской  батареи, которая вела обстрел Киева при взятии его нашей армией, и сотрудником ГПУ по продразверстке в Самаре, и даже был помощником нашего посла в Германии. Да, я прожил яркую жизнь. Жаль только, что зря… Коммунизма нет. И, похоже, не предвидится. А ведь я отдал вере в это всю свою жизнь…
Воцарилось молчание.
- Ладно, - со вздохом произнес Мерзляков, - давайте спать. На допрос одного из нас, наверное, поведут часа через три, не раньше. Так что, давайте воспользуемся такой роскошью как сон. Он лег на кровать, вытянулся и моментально уснул.
*** *** *** *** *** *** *** ***
Спал Мерзляков урывками. Он постоянно просыпался от духоты в камере и не выключаемого, даже ночью, света лампочки. В этом полусне ему снилась его прошлая жизнь.
*
Ему снились баррикады Петрограда, стрельба на улице, трупы случайных прохожих. Азартная кровавая охота на царских офицеров, дворян, буржуев, женщин из батальона охраны Зимнего Дворца и просто любых, не относящихся рабочим или крестьянкам.
*
Вспоминалось ему и как он приказал стрелять шрапнелью по горожанам Киева, вышедшим с намерениями переговоров. Все поле тогда было усеяно трупами.  А он, пьяный в стельку, с бровадой, шел по трупам, специально наступая на прострелянные иконы и на бледные лица «буржуев».
*
Отлично помнил он и продразверстки в деревнях под Самарой. Как он приставлял наградной «маузер» к головам младенцев, требуя у отцов семейств отдать все продукты на «дело революции». А когда те, все-таки, сдавали «излишки», Мерзляков приказывал расстрелять двух старших кормильцев с каждого дома в деревне…
*
Помнил он и как занимался подавлением восстаний «несознательных, мелкобуржуазных» крестьян, озверевших от террора и голода. Как захваченных, тощих и израненных крестьян живьем топили на баржах посреди Волги…
*
Учувствовал он и в сносе церквей в Подмосковье, и в расстреле священников, и в экспроприации церковного золота «для голодающих Поволжья».
*
Последнее, что ему снилось, была ссылка 1916 года, за ту самую агитацию у трактира. В Иркутск он приехал в «столыпинском» вагоне. Странно, но ссылку свою он вспоминал не как бремя ограничения свободы, но как замечательное время охоты, рыбалки, чтения революционной литературы. Словом, как «отпуск» от тяжелой работы разведения «костра революции»…
*** *** *** *** ***
Было еще темно, когда в очередной раз проснувшись, Мерзляков услышал не мерную поступь часового за дверью камеры, а быстро идущего конвойного, который торопится доставить заключенного до следователя. Шестым чувством Мерзляков понял, что идут за ним.
*
Мерзляков встал, подошел к кровати сокамерника и легонько потряс его, разбудив. Львов смотрел на него беспокойными, красными от бессонницы глазами.
- Андрей, послушайте, Вы верите в Бога?
- Я… Я Вас не понимаю… - обеспокоено сказал Львов, уже слыша, что конвоир приближается.
- Смотрите, Львов. От большевиков, за все заслуги мои перед революцией, я должен был бы получить самую большую награду. От Бога за все мои злодеяния я должен был быть подвергнут самому страшному наказанию… А теперь посмотрите где я, поймите, что жить мне осталось, быть может, несколько часов и судите сами – есть ли Бог?
*
- Марзляков – на выход! – прозвучал молодой повелительный голос, лязгнул замок двери камеры и дверь открылась.
*
Идя по тускло освещенному тюремному коридору, Мерзляков гадал, кто будет допрашивать его на этот раз – Соколов или Сорокин? Следователь Соколов бы молод и груб. Основным методом его допросов были рукоприкладство и унижения. Как в старом добром ГПУ, ухмыльнулся про себя Мерзляков. Следователь Сорокин же, был старше, не бил, угощал сигаретами и вел более беседу, нежели допрос.
*** *** *** *** *** ***
Когда конвоир отворил дверь в помещение допросной, Мерзляков увидел сидящего за столом Сорокина.
- Садитесь, подследственный Мерзляков.
Мерзляков сел на табуретку посреди помещения. Сорокин молча сидел, читая том дела, то и дело поправляя очки и поглаживая жиденькие усики.
*
После пятнадцати минут гробовой тишины, следователь поднял глаза и сказал:
- Сегодня мы видимся последний раз. Через три часа Вас будут судить. Вы признаете себя виновным, Мерзляков?
- Нет, - прохрипел подследственный, - не признаю.
- Очень жаль. По советским законам, чистосердечное признание облегчает тяжесть наказания.
- Ах, оставьте эти сказки гимназисткам… - махнул рукой обреченный Мерзляков.
- Имеете ли Вы что нибудь сказать для протокола перед судом? – спокойно и вежливо поинтересовался Сорокин.
- Да, имею. – выпрямившись на табуретке сказал Мерзляков, - в этот роковой для меня час, я хочу открыть Вам глаза. Вы думаете, что я контрреволюционер, и что судите Вы меня «именем Революции», так сказать. Это ложь. Я – революционер. Всю разумную жизнь я агитировал, бросал бомбы в царских чиновников, убивал белогвардейскую сволочь, уничтожал мелкобуржуазную стихию. Я верил, что придет коммунизм – не будет ни тюрем, ни дворцов, ни денег. Не будет ни хозяев, ни рабов.
Следователь то и дело бросал взгляд на Мерзлякова, записывая его слова в протокол. А подсудимый продолжал:
- Знаете, кто главный контрреволюционер в СССР? Сталин. Вместо того, чтобы отказаться от государства, он создал бюрократию. Вместо Мировой Революции, он, нарушая заветы Ленина, строит «социализм в отдельно взятой стране». Хотите Вы, Сорокин, этого или нет – Сталин теперь Ваш Царь, как его не назови. То, против чего боролись настоящие революционеры – я, Троцкий, Радек – все это вновь расцвело махровым цветом по России.
Мерзляков замолчал. Замолчал на целых двадцать минут.
- Революция пожирает своих детей… Знаете, Сорокин, может это и хорошо, что такое чудовище как я, расстреляют. Я все сказал.
*** *** *** *** ***
Суд был скорым. К удивлению Мерзлякова, его не расстреляли, а отправили в лагеря сроком на десять лет. Как раз под Иркутск, где в молодости, при Царе, он отбывал ссылку.
Быт в лагере хоть и был тяжелым, но все терпели. Уголовников было не много, большинство оказались «политическими».
*** *** ***
В начале войны с Германией, Соколов хотел отправиться воевать в штрафном батальоне. Его не взяли по возрасту и состоянию здоровья. Однако, рвение его было замечено лагерным начальством и его назначили начальником бригады лесозаготовки…
*** *** ***
Стоя по колено в снегу, в Иркутской тайге, зимой 1946 года, заключенный И1919, Максим Мерзляков, не мог сдержать смеха. По ту сторону большой «двуручной» пилы стоял бывший следователь Соколов, который издевался над ним на Лубянке. Только теперь он был обвинен в измене Родине и от былой уверенности не осталось и следа. Мерзляков и не думал мстить, он даже жалел парня, который так скоро повторил его непутевую судьбу…
Из лагеря Мерзляков выйдет в 1948 году. Он поселится в Воркуте, где будет работать простым шахтером всю оставшуюся жизнь. Реабилитации старый революционер Мерзляков так и не дождется. Ему просто будет это не нужно. Он будет жить, а это значит, что его, быть может, реабилитировал Бог.
***
На суд Божий революционер Мерзляков отправится в 1957 году, не задолго до сороковой годовщины революции…

[Sergii_88]

В начале войны с Германией, Соколов хотел отправиться воевать в штрафном батальоне. Его не взяли по возрасту и состоянию здоровья. Однако, рвение его было замечено лагерным начальством и его назначили начальником бригады лесозаготовки…

 

 

Модераторы, заманите фамилию на Мерзлякова...

 

А то смысловая неувязочка получается...